Ельцин был фигурой для многих ненавистной, но, во всяком случае, колоритной и значимой. Путин, напротив, безлик и невзрачен. Он сливается со своим президентским креслом, превращается в техническое дополнение к нему. Ведь не может же кресло пустовать.

В таких условиях вопрос о том, одобряете ли вы президента, сводится к вопросу: «Считаете ли вы, что в нашей стране вообще нужен президент?». По существу 70% граждан России просто регулярно подтверждают, что признают сложившиеся правила игры и готовы жить по ним. «Молчаливое большинство», которое может быть глубоко несчастливо в своей жизни, но бунтовать и восставать не собирается. Очень удачно это выразил мой знакомый профсоюзный деятель: «Путин - президент, и, как бы мы к нему ни относились, его надо поддерживать».

За последние три года в России окончательно исчезло само понятие политической альтернативы. С Ельциным еще боролись. Или хотя бы делали вид, что борются. Нынешние оппозиционеры не скрывают того, что борются за второе место. То есть на самостоятельные роли не претендуют. С Путиным на одном поле нет никого. Как в русской пословице: первый парень на деревне, а в деревне один дом. Сравнение с другими политиками не имеет никакого смысла, ибо нет политической борьбы. Каким бы ни был президент, он единственное действующее лицо. Даже если ничего не делает. Единственная значимая величина, даже если незначительная. А любая, даже самая маленькая цифра всегда будет несоизмеримо больше нуля.

Во времена Ельцина публика еще верила, будто она сама выбирает себе президента. В 1999-2000 годах людям стало ясно, насколько иллюзорна была эта вера. Президент у нас возникает в недрах бюрократии, порождаемый ее таинственными законами, а выборы становятся не более чем торжественной церемонией, предшествующей инаугурации. Говорить о смене власти можно не более чем об изменении климата. Власть - как плохая погода: можно ругать сколько угодно, но от нас она совершенно не зависит. Не нравится климат или правительство - уезжай в другую страну, благо границы открыты. А мы - патриоты. Мы здесь живем.

В такой ситуации пост президента сам по себе теряет всякое политическое значение. Он превращается просто в главную бюрократическую должность. Президент уже не лидер страны, а начальник над начальниками, командующий ордой бюрократов. А бюрократия - тоже стихия, с которой поделать ничего нельзя.

Надо сказать, что Путин, видимо, понимает свою роль и ведет себя соответственно. Он держится как добросовестный руководитель департамента, ответственный исполнитель чужих приказаний. Указаний уже три года никто не отдает. Но это как раз никакого значения не имеет. Департамент Путина разросся до размеров России.

В общем, в России президентом может быть кто угодно. Чем менее значительная личность - тем лучше. Если правила игры не изменятся, следующим президентом РФ можно будет назначить даже ученую обезьяну.

ВЗАИМНЫЙ ИНТЕРЕС

Движение к миру в Чечне зависит и от Москвы, и от чеченцев

Кажущийся парадокс: каждый раз, когда в горах Чечни обостряются боевые действия, в Москве оживляются планы мирного урегулирования. На самом деле все просто. Чечня - как незалеченная рана. Пока не слишком болит, можно делать вид, что ее нет. Но когда начинает кровоточить, становится ясно, что надо что-то делать.

Переговоры в Лихтенштейне могут быть началом мирного процесса, а могут оказаться еще одной ничем не закончившейся встречей. Беда в том, что представители российской стороны официальных полномочий не имели. Даже если «на самом верху» их инициативу согласовывали, это ничего не меняет: формально Кремль ничего знать не знает и от любых планов может в пять минут отказаться. А с другой стороны, наше официальное начальство продолжает ставить под сомнение полномочия Масхадова и его представителей.

Если не Масхадов, то кто может представлять чеченцев? Кадыров? Но тот вообще ни разу не был избран. Аслаханов? Но его избирали в Государственную Думу не в качестве лидера республики.

На протяжении трех лет Кремль делал все возможное, чтобы не допустить деятельности на территории Чечни каких-либо органов и структур, способных демократически представлять интересы населения.

Год назад в Назрани был разогнан Чеченский антивоенный конгресс, делегатов которого вполне демократическим образом избрали во всех районах Чечни.

Делегаты конгресса успели принять декларацию, где подтвердили «безоговорочную приверженность миру и нормам международного права, закрепленным в документах Организации Объединенных Наций и Совета Европы». Осудив терроризм, конгресс заявил о непричастности официальных органов Чеченской Республики к взрывам домов в Москве, Волгодонске и Буйнакске и выразил убежденность в том, что чеченцы вообще не были причастны к взрывам домов.

Далее в декларации говорилось:

«Мы выражаем нашу убежденность в том, что Чечня и Россия объективно связаны общностью геополитических, демографических и других жизненно важных факторов, и защита взаимных интересов есть наша общая цель.

Мы решительно осуждаем политику России по отношению к Чечне, действия Российских войск принесли неисчислимые горе и страдания чеченской нации, ведут к физическому уничтожению этноса и его среды обитания. Карательная политика Российских войск, фанатизм и жестокость чеченских бойцов создают порочный круг насилия, который несет неимоверные страдания сотням тысяч людей и моральную деградацию общества.

Мы констатируем, что чеченцы лишены неотъемлемых прав человека, в том числе и права на жизнь, закрепленных во Всеобщей декларации прав человека, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, в Конституции России и в Конституции Чечни».

Конгресс отнюдь не был «промасхадовским» мероприятием. Выразив «убежденность в легитимности президента Аслана Масхадова и парламента Чеченской Республики», его делегаты тут же осудили политику президента Масхадова, «не обеспечившего соблюдения конституционных прав граждан Чеченской Республики». Однако решение проблем безопасности и правопорядка должно быть найдено в рамках чеченской Конституции и таким образом, чтобы решающую роль в происходящем сыграло само чеченское общество. Статус республики должен определить «референдум под международным контролем». Путь к миру - переговоры между Масхадовым и российскими властями, а также - внутричеченское примирение и консолидация нации.

Проблема российских властей в том, что никакого референдума Кремль в Чечне позволить не может. Чем активнее федералы наводят там свой «конституционный порядок», тем больше к ним ненависть, а следовательно, тем меньше шансов на победу в референдуме. Однако путь к урегулированию все же есть. И лежит он не через сговор чеченских и российских верхов, а через демократические процедуры. В 1996-1999 годах провалился не мирный процесс, провалилась политика сговора, закулисных переговоров и двусмысленных договоренностей Москвы и Грозного. Чечне нужно прекращение боевых действий, но ничуть не менее нужна самоорганизация общества - единственный способ поставить на место «полевых командиров».

В условиях боевых действий это недостижимо. Даже после прекращения огня мирный процесс будет продолжаться месяцами и, быть может, годами, прежде чем завершится чем-то окончательным. Накопились горы вопросов. Это не только пресловутый статус республики. Это проблемы безопасности, возвращения беженцев (включая русскоязычных), восстановительных работ, коррупции, транспорта, экономической системы, пенсий и т.д. Независимо от того, объявим ли мы республику независимой, оставим ее в составе России или найдем компромисс (умеренные чеченцы говорят о «протекторате»), все эти проблемы нужно решать, причем комплексно.

Беда в том, что решать их без участия чеченского общества бессмысленно. А новые планы урегулирования сосредоточиваются на военно-политических вопросах: признавать или нет Масхадова, выводить ли войска, что делать с Кадыровым и его администрацией? Проблема ведь не в том, какие гарантии Москве даст Масхадов и что получит взамен. Проблема в том, какая получится Чечня. Никакое урегулирование не сработает, если его основным принципом не станет создание условий для демократического процесса в республике. Нужно реальное представительство всех действующих в республике сил, независимо от того, на чьей стороне они были во время конфликта.